Валерий Меладзе: мне нравится, когда другие артисты исполняют мои песни

Артист рассказал Time to Eat об отношении к популярности, о музыкальных экспериментах, о проекте «Голос. Дети» и о том, что делать певцу, когда он потерял голос.

Валерий, 4 марта состоится премия «ЖАРА», на которой звёзды будут в режиме реального времени голосовать за своих коллег. Вы уже определились с предпочтениями?

Какой компрометирующий вопрос! Нет, пока не определился. Мне очень нравятся группы A’Studio и IOWA, но по количеству показов и клипов это, возможно, будет группа «Время и Стекло».

Вы, кстати, как будете голосовать: субъективно или объективно?

Субъективно! (Смеётся.) Конечно же, я серьёзно подготовлюсь: полистаю, послушаю, посмотрю. В шоу-бизнесе вообще существует достаточно большая инертность, и с каждым годом она всё сильнее. Раньше человеку достаточно было появиться в одной программе, и он становился известным и популярным, потому что программ и каналов было мало. А сегодня, чтобы раскрутить новую песню, надо минимум полгода. У меня иногда песня раскручивается тогда, когда я на неё уже махнул рукой. Проходит полный цикл, и вдруг её начинают просить исполнить на концертах. Например, и Ани Лорак, и Светлана Лобода очень много поработали, но для того, чтобы объективно выбрать, кому из них дать премию, нужно посмотреть, что каждая из них сделала не за всю жизнь, а именно за последнее время. Конечно, самая сложная номинация — это «Открытие года». Молодые ребята постоянно выдают какие-то интересные вещи. А вот самый проверенный эшелон — верхний. Это те артисты, которые годами добивались признания и набрали уже такую инерцию, что их просто так уже не сбросишь со счетов. Но там, к счастью, не слишком жёсткая конкуренция.

А вам как артисту интересен формат фестивалей? Или это больше для молодых и начинающих?

Некоторые фестивали, действительно, важны в первую очередь молодёжи. На большинстве из них мы представлены как мэтры, от которых уже особо ничего не ждут. Играем роль наставников, которые могут поделиться мнением или опытом, но не способны повести себя смешно или несерьёзно. А, например, на фестивале «ЖАРА» всё по-другому. Там царит атмосфера лёгкой непредсказуемости, и это прекрасно. Нет никаких клише, и, более того, даже неизвестно, чего ждать в ближайшие пятнадцать-двадцать минут. При этом ничто не напрягает, даже с чисто бытовой точки зрения. Шатры на берегу кондиционированы, всегда достаточно воды и прохладительных напитков. В общем, всё располагает к свободному графику и приятному времяпровождению. Солидность в сочетании с лёгкой отвязностью — это, наверное, и есть те факторы, которые привлекают зрителей. И потом, несмотря на то что это действительно молодой фестиваль, уже можно сказать, что он состоялся. Как говорил Пауло Коэльо в «Алхимике», «то, что было один раз, может не повториться никогда. Но то, что произошло дважды, непременно повторится и в третий раз».

На «ЖАРЕ-2018» вы будете хедлайнером одного из дней.

Да, там будут творческие вечера разных артистов, и в одном из них буду выступать я. Конечно, мне больше нравятся творческие вечера моего брата Константина Меладзе, потому что тогда на мне меньше ответственности. (Смеётся.) Хотя это в любом случае наше общее мероприятие, ведь почти всё, что я пою, написал он. Кстати, мне нравится, когда другие артисты исполняют мои песни. Если какая-то из них обрела новую жизнь, это счастье. Мне ужасно жаль, когда любимые композиции отживают свой век и перестают звучать на сцене. Я стараюсь вставлять их в свои концерты, но уместить все уже невозможно. Поэтому мой приоритет за новым материалом. Чтобы быть современным и оставаться в тренде, нужно каждый год выпускать что-то свежее. Таковы правила.

Вы сейчас в тренде?

Конечно. Если взять хит-парады на молодёжных каналах, моя новая песня «Свобода или сладкий плен» много недель держалась на первых местах. Значит, за неё кто-то голосует. Потом я спел в дуэте с Ульяной Синецкой на «Фабрике звёзд», и эта композиция набрала наибольшее количество баллов. Это объективные показатели, а не моё внутреннее ощущение. Но просто так ничего не даётся: за всем стоит напряжённая работа. Например, я уже не имею права снять недостаточно хороший клип или записать средненькую песню. Имея такой мощный багаж, и я, и мои коллеги должны каждый раз демонстрировать новый, более высокий уровень. Поэтому мы постоянно стараемся держать хвост трубой, знаем, что происходит в шоу-бизнесе и в России, и на Западе, думаем, анализируем, фильтруем.

Двадцать лет назад вышел ваш третий, самый знаменитый альбом — «Самба белого мотылька». Вы помните тот день — 14 января 1998 года?

Абсолютно не помню! Но зато не могу забыть, каким трудом нам дались песни из этого альбома, включая заглавную. У меня тогда начал резко меняться голос, и почти полгода с ним были сплошные проблемы. Перестало всё получаться, складывалось ощущение, что я просто забыл, как петь. А дело было в том, что после выхода второго альбома мы очень много ездили по стране: я давал по тридцать концертов в месяц. Часто это были ледовые дворцы спорта, которые практически не отапливались. Чтобы не мёрзнуть, я просил приносить мне на сцену горячий чай. А это, как потом выяснилось, оказалось страшной ошибкой. Я боялся переохладиться и потерять голос, но для него гораздо опаснее не переохлаждение, а контраст температур. Ни в коем случае нельзя на холоде пить горячее! Я этого не знал. В результате на концертах у меня срывался голос, происходило несмыкание связок и тому подобное. Это случалось постоянно, и психологически мне было очень тяжело. Если раньше я не задумываясь брал любые ноты, то теперь просто не понимал, как петь! Пришлось учиться этому практически заново, и мой брат Константин потом начал писать мне песни уже под несколько другое звучание. Вы можете обратить внимание, что даже сейчас, будучи на двадцать лет старше, я пою ту же «Самбу белого мотылька» гораздо ярче и звонче, чем в изначальном альбоме. Тогда, чтобы записать эту песню, мне пришлось полчаса бегать вокруг студии, разогревать связки, потому что распевки не помогали. Там в голосе чувствуется сухость, сип. Тем не менее песня всё равно состоялась, я до сих пор исполняю её на концертах — это один из моих козырей. Прошлым летом в Юрмале я тоже потерял голос, правда, непонятно почему. Таким же неизвестным образом он потом и восстановился.

Для певца потерять голос — это катастрофа.

Потеря голоса — безумно тяжёлый момент для любого артиста, потому что это его личная проблема, и никто не может ему помочь. Правда, сейчас есть врачи-фониатры, которые могут лошадиной дозой гормонов в течение нескольких часов восстановить голос перед важным концертом. Но это всё сказывается на здоровье. Кстати, один из моих самых эмоциональных концертов — выступление, когда я был не просто без голоса, а вообще еле разговаривал. Два года назад в Подмосковье я должен был выйти на сцену, но ещё до выступления понял, что распеться не смогу. И вот представьте: стою перед зрителями, уйти не могу, петь не могу, и поддаваться панике тоже нельзя. Что делать? Я взял микрофон и сказал честно: «Я пытался распеться, но у меня ничего не получилось. Я простужен. Человек, к сожалению, не робот. Поэтому сегодня будут петь и играть мои музыканты, а я поучаствую, как смогу. Либо же, если хотите, мы сейчас расходимся и возвращаем вам деньги». Зрители ответили: нет, пусть будет концерт. И успех, скажу вам, в итоге был бешеный! Понятное дело, что я мог издать мало звуков, похожих на пение. Был сип, рычание, какие-то крики, но не пение точно. Но всё получилось до такой степени эмоционально и мощно, что зрители провожали меня стоя. Через год я приехал туда в прекрасном состоянии, сделал всё практически идеально, но такого эффекта и такого финала не было. Голос голосом, но умение вызвать эмоции — это куда более важно. Это и есть главная цель любого концерта или фестиваля. Всё остальное вторично.

А насколько Валерий Меладзе в жизни отличается от Валерия Меладзе на сцене?

Думаю, не сильно. Конечно, на концертах я не треплюсь на любые темы, веду себя более сконцентрированно, собранно, но в целом, по эмоциям, тот же самый. Хотя поначалу, когда пришла первая популярность и наши песни стали слушать повсюду, я не вполне понимал, как мне себя надо вести: должно ли моё поведение меняться вслед за статусом или, наоборот, нужно оставаться самим собой…

А что может заставить вас пуститься в музыкальные эксперименты?

Понимаете, человек, который вдруг начинает резко отходить от своей линии, выглядит смешно. Это опасная штука. Мы делали много экспериментов, но они все остались за кадром. Были вполне неплохие песни, но я их даже на концертах не пел, потому что не смог преподнести должным образом, от себя. Мы пробуем новые формы, но результаты выносим на публику достаточно аккуратно. Можно доэкспериментироваться до того, что потеряешь себя прежнего и не найдёшь другого, потеряешь одних зрителей, а новых не найдёшь.

Ваша публика как-то меняется, взрослеет?

По моим наблюдениям, за двадцать лет у меня не стало меньше молодёжи на концертах. Возрастная категория, в принципе, остаётся одной и той же.

А в целом музыкальные вкусы российской публики изменились как-нибудь, на ваш взгляд?

Есть такое высказывание (его приписывают Борису Акунину, но я никак не могу найти, в каком произведении он это написал), что 10% людей имеют стержень и ни при каких обстоятельствах не изменят своим принципам, ещё 10% вообще не имеют убеждений и всё делают так, как им выгодно в данный момент, а 80% могут хаотично менять свои принципы, даже не задумываясь. Мне кажется, примерно так же происходит у нас и со вкусами. Вспомните, лет тридцать назад люди слушали ленинградский рок и всякую интересную, сложную музыку. Многие наши исполнители по качеству были очень близки к западным образцам. Это было своеобразно и здорово. Потом пришла волна совершенно бессмысленной полууличной поп-музыки и смела всё ко всем чертям. На мой взгляд, она практически полностью убила такое направление, как рок. Прошло много лет, и опять начали появляться музыканты, которые выдают качественные композиции. Но при этом люди всё равно продолжают слушать дворовую попсу, пустую по содержанию. Сейчас многие экспериментируют в разных направлениях. У Григория Лепса, например, помимо его известных песен, есть совершенно другая, но тоже очень грамотная музыка, которую он порой вообще не выносит на суд зрителей и даёт слушать только близкому кругу людей. У Леонида Агутина масса экспериментов, очень серьёзные и сложные аранжировки. Я думаю, многие из нас могли бы выйти на мировые фестивали и ни в чём не уступить западным музыкантам: ни в уровне музыки, ни в гармонии, ни в исполнении. Просто мы никого там не интересуем. Отсутствуют продюсерские связи.

А вы бы хотели спеть дуэтом с кем-нибудь из рокеров?

Я безумно люблю Гарика Сукачёва, мы с ним очень близки по энергетике, но не знаю, сложилось бы у нас что-нибудь. Вообще в этом деле очень важна синергия, когда силы и таланты не просто складываются, а перемножаются или даже возводятся в степень. Раньше я думал, что любой дуэт известных людей обречён на популярность. Но жизнь показала, что это не так.

Музыка сейчас стала доступной. Можно купить трек за три копейки или вообще скачать целый альбом бесплатно. Как вы считаете, это хорошо или плохо?

Хотите честно? Меня гораздо больше волнует воровство в тех ведомствах, которые должны были бороться за авторские права. Из-за него композиторы практически ничего не получали. Сейчас положение улучшилось, но раньше ситуация была просто катастрофическая. А скачана моя песня бесплатно или куплена — на мне это может отразиться только косвенным путём. Если композиция действительно популярна, то люди потом придут на мой концерт и заплатят за билет. То есть всё равно это скажется на мне положительно. Мне кажется, более серьёзная проблема — это когда люди накручивают количество просмотров. Всё таки интернет должен быть честной территорией, где всё объективно. Мне важно, сколько раз реально просмотрели тот или иной клип. Хочется понимать, что людям нравится в музыке на самом деле. Понятно, что накрутки — это своеобразный бизнес. Но я считаю, что любое искусство должно делаться чистыми руками. Если ты барыга — иди торгуй. Но если ты музыкант, то занимайся музыкой, а не делай из этого торговую лавку или обменный пункт. Ведь всё равно, если ты в реальности никому не нужен, то хоть сколько накрути — никто не придёт на твой концерт.

В одном из интервью вы сказали, что неизгладимое впечатление на вас произвёл проект «Голос. Дети».

Конечно! У нас уже начались слепые прослушивания, и я один из наставников, вместе с Пелагеей и Бастой.

Уже нервничаете, переживаете?

Да, всё как в первый раз. Это как с концертами. Стоит мне две недели отдохнуть, и у меня перед сценой такой мандраж, что я вообще не понимаю, как это — петь? Но музыканты начинают играть, и вдруг что-то происходит, ты включаешься в процесс. То же самое и здесь. Перед стартом я опять не знаю, как это делается. Не представляю, по каким критериям буду отбирать детей, как буду решать, когда жать на кнопку, чтобы развернуться и взять ребёнка в свою команду. Но когда начинается работа, всё становится на свои места. В этом проекте я получаю, конечно, неописуемое удовольствие. Эмоции действительно перехлёстывают. Бывают и сложности, особенно когда не зрители, а ты сам должен отобрать кого-то из детей. К огромному сожалению, тут уже нужно включать холодный расчёт и быть максимально объективным. Узнав участников ближе, ты понимаешь, что кто-то из них великолепен в одной роли и на следующем этапе ничего нового не выдаст. А другой, показавший поначалу не самый лучший результат, оказывается интересен в других проявлениях, с ним можно экспериментировать.

Наверное, дети обижаются на судей больше, чем взрослые…

Детское отчаяние вызывает страдание и у нас самих. Я много раз прослезился во время этого проекта, но убедился в том, что дети, бурно переживая, к счастью, недолго помнят эту грусть и обиду. А вот взрослые иногда, даже красиво уйдя и не дрогнув ни одним мускулом, потом могут полжизни помнить об этом провале, обрастая комплексами.

А вы сами когда-нибудь выигрывали в конкурсах?

Никогда. Однажды участвовал в конкурсе «Ступенька к Парнасу». Думал, что подготовился прекрасно. Пришёл, спел — и проиграл. Это было в начале 1990-х, когда я учился в аспирантуре. Моей стипендии ни на что не хватало, да ещё в стране всё рухнуло, и я поехал из провинции в Москву, в одних брюках, в одной рубашке. Мне хотелось себя как-то показать, проявить, но, честно скажу, я не думал, что вылечу прямо в первом туре. Морально я совсем не был готов к провалу. Целую ночь потом страдал: «Всё! Шоу-бизнес не для меня, это другой мир, там другие отношения». Но утром проснулся и подумал: «Ну уж нет. Я им всем ещё покажу!» Вот если человек после своего проигрыша приходит к такому состоянию, это прекрасно. На самом деле отрицательный результат иногда очень полезен. Он закаляет. Если же человек после состязания повесил нос и послал всё к чёрту, значит, заниматься этим делом он просто не готов. Шоу-бизнес — не только победы на конкурсах. Это ежедневная работа, непрерывный труд. Если человек опустил руки или, наоборот, подумал, что у него уже всё сложилось, значит, он тут же скатывается вниз.

Когда ждать ваш сольный концерт?

Думаю, этой осенью. Но мы о нём детально ещё не думали. (Смеётся.) Косте предлагали сделать творческий вечер, а это гораздо более широкое мероприятие. Он много музыки написал для фильмов, для разных проектов, и этот пласт раза в два больше, чем мои песни. Но его как-то тяготит это всё. Он скромнее, чем я. Я тоже не могу назвать себя выскочкой, но он ещё в большей степени не любит всякие юбилеи, итоговые концерты. Мы отметили только один юбилей — когда мне исполнилось 50 лет. Косте тогда было 52, и мы сделали концерт «50 на 50». Мы никогда не считали, сколько лет мы на сцене. Надо быть актуальным сегодня, здесь и сейчас.

Каков идеальный день Валерия Меладзе?

Я думаю, это нечто среднее между отдыхом и работой. Например, я ужасно боюсь ехать на Мальдивы, потому что думаю, что свихнусь там на второй день. Как это — жить на острове размером со стадион? Ну пять раз прошёл вокруг, ну окунулся в воду, и что? Если у меня нет машины, чтобы куда-то ехать, если нет телефона, если я в этот вечер не работаю, то начинаю сходить с ума. Да, конечно, хотелось бы проснуться рано утром, вкусно позавтракать, увидеть всех своих близких. Но я артист, я должен выходить на сцену. Поэтому пусть мой идеальный день закончится концертом. А после него — застолье. Соберу душевную компанию, буду говорить тосты и радоваться тому, что день прожит не зря.